Говорить об этом замечательном художнике, учителе и человеке легко и трудно. Легко, потому что я знал Льва Авксентьевича Овчинникова более 30 лет с далёких уже 1960-х годов, и его присутствие рядом ощущал всегда и довольно часто мысленно беседовал с ним.
Но говорить о нём и трудно, потому что говорить о живописи вообще нелегко: за цветистыми, эффектными, а часто банальными искусствоведческими фразами исчезает сама сущность творчества художника, тем более столь духовно близкого, как Лев Авксентьевич — человек самобытный и чрезвычайно цельный при всём многообразии его творческих интересов.
Зрителям творчество Овчинникова известно давно, он часто выставлялся, а персональная выставка 1970 года в художественном салоне на Невском проспекте, дом 8 послужила основой для телевизионного фильма, поставленного по моему сценарию. Он имел большой успех и привлёк к творчеству художника новых зрителей. На этой выставке были представлены, в основном, гравюры — ленинградский эстамп в те годы стал заметным явлением отечественного искусства, — и Овчинников был в первом ряду его создателей. Я помню, как шумно восхищались мы, его многочисленные ученики, этими гравюрами и офортами, они и сегодня стоят перед глазами. Художника вдохновляли русское народное искусство, зодчество наших древних городов, культура Севера. Это было не данью времени и моде, а естественным желанием увидеть настоящее через прошлое и прошлое через настоящее. Как бы ни спешило время вперёд, какие бы города из стекла и металла ни появлялись повсюду, русская природа всегда оставалась главной темой работ Овчинникова, видевшего в ней самое драгоценное, непреходящее. На его офортах зрители увидели Юрьев монастырь на берегу Волхова, деревенские избы, луга, поля, дороги, шатровые церкви, северные озёра, словом, всё то, что мы называем Русью. Эти офорты прозрачны и неопределённо-изысканны, в них величие пространства и ощущение покоя, надёжности. Замечательны его линогравюры, на которых оживают образы русских сказок, да и в современных сюжетах — тот же дух сказки или былины. Современная девушка напоминает Василису Прекрасную, а пожилой мужчина — «вещего старца». В его графике и живописи неизменно присутствуют атрибуты народного быта: расписное дерево, икона, утварь и другие «персонажи» натюрмортов, в которых воплощена стихия национального искусства с его вековыми корнями. Не забыть линогравюры «Бабушка», «Семья», «Женщина с цветком», — они рождают множество ассоциаций, воспоминаний. Я помню, как вдохновляли эти поэтические работы молодых художников (впрочем, их автор тоже тогда был молод). «Иней» зимнего дня рождает в памяти затерянные в снегах вологодские деревни, заснеженные избы, украшенные резными наличниками, коньками, причелинами. Есенинской поэзией веет от линогравюры «Лошадь с жеребёнком». А некоторые листы удивительно похожи на прозрачное вологодское кружево.
Довольно странным казался иногда вопрос: кто же он, Овчинников, график или живописец? Как будто можно отделять одно от другого. В его графике виден живописец, и это прекрасно — известно, что лучшие графики, как правило, живописцы. Овчинников участвовал во множестве выставок, и его узнавали по верности выбранной раз и навсегда теме — образу России. И в графике, в акварели, и в работах по железу и меди, и в скульптуре, и, конечно же, прежде всего в живописи он воспевал (именно так) единственные в мире берега Волхова, Пинеги, Мезени, жителей северных деревень, архитектурные шедевры Старой Ладоги, Новгорода и Соловков. Многие из его полотен экспонировались на юбилейной выставке в конце 1996 начале 1997 гг. в выставочном зале на Охте. Художник дал ей самое верное и точное название «Матушка Русь». Даже эта большая экспозиция не смогла вобрать в себя всё богатство Мира, созданного автором, ведь множество произведений разошлось по музеям и частным собраниям. Выставка эта стала событием. Это художник, далёкий от моды, кланов и группировок, от всяческой конъюнктуры — постоянных спутников художественной жизни, особенно в нынешней смутной жизни. Это художник со своей, ясно выраженной темой, своим мироощущением и мировоззрением, со своим, глубоко личным отношением к Родине, большой и малой.
Необыкновенно хороши пейзажи Старой Ладоги, особенно Георгиевский храм один из любимейших персонажей художника. Кто только не писал эту церковь XII в., но, пожалуй, никто лучше Овчинникова не сумел во многих вариантах передать суровое и нежное величие этого, словно вырастающего из земли чудо-богатыря. Его живопись уверенна и темпераментна, мощь цвета и тона сочетается с тонкостью рисунка, но, как отмечалось в начале очерка, этими качествами можно любоваться перед картинами, а в рассказе многое утрачивается, и прежде всего неповторимая музыкальность холстов Овчинникова. Георгиевский храм, особенно вариант в глубоких синих, зелёных тонах («Белая ночь») всегда напоминает мне самого Льва Авксентьевича. Это своеобразный автопортрет. Впрочем, кто-то может узнать облик автора и в других работах, они тоже автопортреты.
Л. А. Овчинников был бесконечно далёк от всяческой суеты. Вышедший из народных глубин, из крестьянского мира (он родился на Волге, в Городце, в 1926 г.), он вобрал в себя и петербургскую, и общерусскую, и мировую культуру, но это было именно строгим, даже придирчивым отбором действительно лучшего и непреходящего. Свою жизнь Лев Авксентьевич прожил на зависть многим достойно и на самом высоком взлёте, а это — своеобразный героизм. Я с полной ответственностью употребляю это высокое слово по отношению к дорогому мне человеку и художнику, общением с которым горжусь. Конечно, время вносит коррективы в наши оценки и суждения, но Л. А. Овчинников, думаю, займёт прочное место в русском искусстве.
В. Г. Исаченко, декабрь 1996 года
